|
« Все статьи « К списку статей
ДИАЛОГ: ХУДОЖНИК, КНИГА, МИР
«Литературная газета», №30
24 июля 1974 г.
Запись диалога и фото
Григория ЦИТРИНЯКА
|
Современная цивилизация и книга, полиграфическая культура сегодня. Нужна ли иллюстрация! Разговор художника и критика.
Андрей ГОНЧАРОВ и Александр КАМЕНСКИЙ
А.КАМЕНСКИЙ. Мы живем в эпоху меняющихся представлений, новых качеств, новых ценностей. И книга тоже меняется: она стала более массовой и перешла из слоя относительно элитарного в гораздо более демократический. Изменилось и отношение к ней; раньше к книге подходили со священным трепетом, ее украшали, как некое праздничное зрелище. Сегодня она стала чем-то повседневным, ее потребительская функция предельно обнажена. Гораздо реже воспринимают ныне книгу как объект художественный, как предмет, с которым должно быть связано чувство красоты. Вы не находите, Андрей Дмитриевич?
А.ГОНЧАРОВ. Ну, сейчас мир наполнен по существу, справочниками, и многие книги по искусству, которые выпускаются у нас и в Европе, мне тоже представляются справочниками. Естественно, что справочники не могут претендовать на особо художественное оформление: они должны быть просты и удобны, т. е. приспособлены для пользования.
А.КАМЕНСКИЙ. Я все-таки думаю, что, как говорят дипломаты, мир неделим. Мне кажется, не совсем правильно делить книги на такие, которые должны приносить художественное наслаждение, и прочие, которые без него спокойно обойдутся. Мне думается, что всякая книга, даже словарь, – предмет духовной культуры и как таковой должна обладать художественной выразительностью, которая достижима не только при помощи иллюстраций. Тут могут оказать немалое содействие и пропорции, и шрифт...
А.ГОНЧАРОВ. Сейчас, может быть, так сложились обстоятельства, что многое лежит за пределами художественности. Но надо эту художественность вернуть...
Вернуть, чтобы справочник, где можно найти адрес прачечной и мастерской по починке ботинок, тоже представлял собой некое художественное произведение. В тех пределах, на которые он может рассчитывать. К сожалению, сейчас этого нет.
А.КАМЕНСКИЙ. Или почти нет. Однако это говорит не о каких-то закономерных тенденциях современной культуры, а только о том, что мы еще недостаточно используем имеющиеся возможности для того, чтобы всегда и всюду прививать человеку чувство красоты. Чтобы художественность стала воздухом повседневности.
Вспомним средневекового кустаря, какого-нибудь Кола Брюньона: для него
любой стул был произведением искусства, любая книга – праздником глаза и души. Всякий, кто разглядывал, например, инкунабулы XV века, украшенные миниатюрами – немецкие издания, сборники рецептов, нечто вроде лечебника, – быстро убеждается, что это удивительные по изяществу вещи. Видно, что здесь ощущение красоты входило в какой-то профессиональный комплекс приличия, что ли. Всякая работа над книгой включала в себя прикосновение и художника. Даже работа над книгой, имевшей чисто потребительский характер.
А.ГОНЧАРОВ. Каждая книга – в идеале – должна быть обработана как художественное произведение. Но, к сожалению, на все книги нашего внимания не хватает. В первую очередь, шрифтовое хозяйство почти не обновляется и не чувствует, я бы сказал, пульса современности.
В 1971 году, когда я был на Лейпцигской выставке и получал свою Гутёнберговскую премию, Ян Чихольд – автор знаменитой книжки 20-х годов «Новая типография», которая буквально перевернула оформительский строй ХХ века, – сказал мне: «Что говорить, у вас все шрифты образца 1881 года...» Это, конечно, шутка, но она близка к истине. Нужно выпускать каждый год не меньше пяти гарнитур новых шрифтов, а этого не делается. Вообще, по-моему, с ростом тиражей качество изданий ухудшилось.
А.КАМЕНСКИЙ. Это не всегда можно сказать.
Если композицию книги и все ее оформительское решение делает настоящий мастер, результат может получиться превосходным. Вспомните последнюю работу классика нашей книжной графики Телингатера, его оформление двухтомного издания «Ленин. Собрание фотографий и кинокадров». Следование проверенным традициям тут сочетается со смелой изобретательностью. Блестящая работа! А тираж массовый...
А.ГОНЧАРОВ. Есть несколько видов книг, которые, безусловно, улучшились, потому что улучшилась полиграфия. Вообще полиграфия очень выросла, что в первую очередь отражается на книгах по искусству, научных и научно-технических. Вот по последнему конкурсу это видно – там были просто Великолепные книжки. Но, я бы сказал, нет чувства, что из типографии выпускается драгоценность. Массовость и вал, они все-таки полиграфически на книге отразились. А с другой стороны, во внешнем оформлении наших книг я не усматриваю какого-то целостного стиля, который бы отличал наше время. Иногда я даже думаю вот над чем: было бы хорошо, если бы какая-то авторитетная комиссия занялась обсуждением этих проблем.
А.КАМЕНСКИЙ. Предполагать, что нерешенные вопросы решит еще одна комиссия, – это, мне кажется, иллюзия, потому что все упирается в творческое начало. Так вот, кстати, о творческом начале...
А.ГОНЧАРОВ. Об иллюстрациях?
А.КАМЕНСКИЙ. Да. Вы знаете, что не так давно вполне солидные люди – я помню выступление Вениамина Каверина в <Литературной газете> – делали заявления насчет того, что век иллюстрации прошел. В чем заключалась концепция? Во-первых, изменился читатель. Такого наивного читателя, которому надо растолковать и разжевать содержание книги, сейчас уже нет. Во-вторых, все равно художник, в сущности, навязывает свое представление читателю. Поэтому правильнее – об этом писал Каверин – от иллюстрации отказаться вообще, а роль художника в книге должна ограничиться орнаментально – графическим материалом, решением пропорций, композицией страниц и прочим.
А.ГОНЧАРОВ. Простите. Сейчас решением пропорций и композицией, отношением величины строки к полю страницы совсем не заняты художники: на это есть стандарты.
А.КАМЕНСКИЙ. Вряд ли можно этим похвалиться...
А.ГОНЧАРОВ. Можно грустить, но положение таково: книги «художественно-пропорциональные» доступны нам лишь в отдельных случаях.
А.КАМЕНСКИЙ. А форматы, расположение шрифта на странице – что же, они всякий раз стандартны?
А.ГОНЧАРОВ. К сожалению.
А.КАМЕНСКИЙ. Хорошо, минуточку: тем не менее иллюстрация...
А.ГОНЧАРОВ. Да, я понимаю, что говорит писатель Каверин...
А.КАМЕНСКИЙ. И, знаете, его точка зрения имеет своих сторонников, потому что какая-то внешняя, формальная убедительность здесь есть. Но, на мой взгляд, это глубочайшее заблуждение.
Во-первых, идя коридорами книги – а в жизни каждого это сотни и сотни километров, – человек стал бы испытывать своеобразный эмоциональный голод, если бы перед ним представали одни знаки. Иллюстрации как раз и отвечают внутренней потребности в конкретно-зрительной форме: Не учитывать этого – значит отказываться от каких-то коренных традиций восприятия книги вообще. Мне кажется, этот аргумент психологически очень существен.
Второе: по-моему, наименее важной функцией иллюстрации является повторение написанного «в картинках». Такая тавтология уже просто не нужна: действительно, сегодня трудно представить себе читателя, который не понимает, что написано а книжке. Большинство читателей все-таки относится к книге иначе, чем гоголевский Петрушка. Что заставляет художника делать иллюстрации, а зрителя – их просматривать? Оба ищут НОВОГО ПРОЧТЕНИЯ. Ведь всякий глубокий литературный образ живет во времени. Он эволюционирует. Дон Кихот времен Сервантеса в XIX веке стал иным, а в XX веке тоже изменился. Классические герои – это великие тени, сопровождающие нас всю жизнь. И то, как они изменяются в нашем сознании, и должен запечатлеть иллюстратор.
Иллюстрация дает какое-то дополнительное, а порой и новое бытие литературному памятнику. Она является каким-то органически возникшим, «параллельным жанром», существующим, в известном смысле слова, отдельно от литературы. Это вообще два совершенно различных вида искусства – иллюстрации и литература, и ставить их в школьное, ученическое сопряжение – глубочайшее заблуждение.
А.ГОНЧАРОВ. Все дело в том, что вы берете лишь один аспект. Вероятно, справедливый – особенно когда речь идет о великих тенях, сопровождающих нашу жизнь. Есть литературные произведения, без которых человеку прожить нельзя. Нельзя прожить без Дон Кихота с Санчо Пансой, без братьев Карамазовых, без Пушкина, Шекспира, Толстого, Флобера.
Но, мне кажется, должна существовать еще и простая, сопутствующая тексту иллюстрация – как часть общеобразовательной программы, которую каждый должен получить.
А.КАМЕНСКИЙ. Что это значит?
А.ГОНЧАРОВ. Что значит? Что человек, читая Гоголя, должен по приложенной картинке видеть, как был одет Чичиков. Я тут думаю о своем внуке, малом неглупом и довольно способном, который таких вещей еще себе не представляет. Где ему это показать?
Следовательно, мне кажется, что для определенной категории книг может
существовать и такая иллюстрация.
А.КАМЕНСКИЙ. Не согласен с вами. И скажу, почему не согласен. Оно, конечно – в исторической постановке на театре или при создании определенных иллюстраций точность костюмировки и обстановки более или менее обязательна. Но Чичиков интересен мне не только как человек, который носил такой-то фрак...
А.ГОНЧАРОВ. Брусничного цвета с искрой.
А.КАМЕНСКИЙ. ...А меня он интересует прежде всего как характер. Более того, я совершенно ясно вижу Чичикова как определенное психологическое начало, которое, увы, живо и в нашей, современности. Художник стремится дать нынешнее видение этих «вечных» образов. Вот пример совсем иного рода.
Недавно я прочитал в «Новом мире» очень интересную статью Станислава Рассадина, посвященную <Маленьким трагедиям> Пушкина. Прочитал – и вдруг поймал себя на том, что Рассадин, с которым я согласен, основную коллизию «Скупого рыцаря» трактует так: столкновение отца, который полон пусть ложными, но сильными – в смысле напряженности духовного проявления – страстями, и очень посредственного, заурядного человека, его сына Альбера.
Так, в общем, и у Пушкина. Но Фаворский-то, иллюстрируя, оттенил содержание пушкинского текста на иной лад. У Фаворского Альбер – носитель светлого начала, он даже сделал его, немножко похожим на Гамлета, которому тяжко в этом мире. А его отец – воплощение злых и темных сил. Фаворский для своих нравственных концепций нашел у Пушкина интересный материал – может быть, и не полностью объективно совпавший с тем развитием действия, которое видит литературовед. Ну и что? Разве можем мы Фаворского обвинить в том, что он извратил Пушкина?
А.ГОНЧАРОВ. Не дай бог!
А.КАМЕНСКИЙ. Это счастье, когда художник может взглянуть на мир или на классический литературный первоисточник как бы заново.
А.ГОНЧАРОВ. Когда мне приходится разговаривать, со студентами, я стараюсь повторять одну фразу Матисса: «Не бойтесь банальностей». Мне кажется, когда Матисс это говорил, он предлагал сталкиваться с пейзажами, с интерьерами, со всеми теми простыми, казалось бы, привычными явлениями, на которых настоящий художнический глаз и открывается.
В конце концов все мы настолько загружены ассоциациями, опытом, информацией, которая на нас наваливается, – зрительной, слуховой, какой хотите, что открыть глаза и взглянуть на мир заново: увидеть простой стул так, как его увидел Ван Гог, – безумно трудно. Но Фаворский смог взглянуть на мир именно так. И вполне понятно, что большие художники в одном и том же литературном произведении будут разное вычитывать, если можно так сказать. Но значит ли это, что обыкновенные иллюстрации, которые сейчас кое-кто называет этнографическими картинками, должны умереть?
А.КАМЕНСКИЙ. Да.
А.ГОНЧАРОВ. А, по-моему, нет.
Вы-то, конечно, все это уже знаете. Вы мне можете сейчас нарисовать шляпу, которую носил Чичиков. Потому что знаете. Но миллионы людей этого не знают, поскольку школа таких знаний им не дала. Сможет ли школа в дальнейшем преподать эти знания? Не убежден. Потому что объем знаний, которые надо получить, постоянно увеличивается, а время на обучение остается почти таким же, как было у Пушкина.
А.КАМЕНСКИЙ. Издайте альбом мод гоголевских времен. Очень полезно... Я сам куплю: я все же захочу уточнить в деталях, какую шляпу носил Чичиков.
А.ГОНЧАРОВ. Такой альбом станут покупать только специалисты. Но ребята – шести-, семиклассники – должны же знать собственную историю!
А.КАМЕНСКИЙ. Видите, какая вещь, я думаю, что эта история, и в части стилистика эпохи, должна быть органической составной частью иллюстрации в целом, у которой все-таки первые задачи иные -– художественные, образные.
А.ГОНЧАРОВ. Тут я с вами не очень согласен. Я вспоминаю «Великодушного рогоносца» Кроммелинка в постановке Мейерхольда – первый его спектакль, который я видел. Там оставались характеры, правда, трактованные в определенном ключе, основные коллизии были выявлены и т. д., но все были одеты в одинаковые синие комбинезоны, и никакой историчности там не осталось.
А.КАМЕНСКИЙ. Бывает опера в концертном исполнении.
А.ГОНЧАРОВ. В том-то и дело. Поэтому мы должны говорить о том, какие иллюстрации должны быть сохранены.
Я тоже понимаю, что начисто отказаться от иллюстрации было бы просто вредно: это действительно лишило бы человечество какой-то большой группы эстетических наслаждений. Но мне думается, что можно говорить и о другом полюсе – об усложнённой иллюстрации, которую я называю лирическим аккомпанементом или ассоциативным изобразительным рядом. Она очень интересна, но и опасна. Когда вы берете, скажем, иллюстрацию Фаворского, то проверяете ее истинность и точность также и историческими чертами – соответствием Пушкину и тому времени, которое он изображает...
А.КАМЕНСКИИ. По-моему, тут главный критерий – духовный опыт современности.
Это в равной мере относится и к иллюстрациям классики, и к оформлению книг современных авторов. Вспомним в этой связи книги научно-популярного жанра (включая <фантастику>). Давно ли оформление этих книг было уделом ремесленников, которые, собственно, и не ставили перед собой никаких художественных задач?! За последние годы положение круто изменилось. Большая группа талантливых графиков – кстати сказать, по большей части ваши, Андрей Дмитриевич, ученики из Полиграфического института – сроднилась с этим жанром и придала его оформлению новые, масштабные, образные измерения. Они стремятся увидеть и показать красоту современных промышлейно-технмческих сооружений, их своеобразную эстетику, приблизить к читателю, – как-то очеловечить мир научных абстракций. Художники. работающие в этом жанре, прибегают к иронии, эксцентрике, очень много экспериментируют. Не всегда эти эксперименты удачны. Но «необходимость странного мира» современной науки и техники они, в общем, показывают свежо и остро, очень неожиданно, но по сути верно, в духе нашего времени.
Также и иллюстрация к классике. Она хороша тогда, когда живет духовным опытом своей поры и перекидывает какой-то мост от эпохи, когда происходило действие, до наших дней.
А.ГОНЧАРОВ. А как практически это выражается?
А.КАМЕНСКИЙ. На это смогут ответить ваши собственные иллюстрации к Шекспиру. Разве можете вы сказать, что занимались только воспроизведением костюмов эпохи? Или просто повторяли ситуационные положения шекспировских пьес? Вы дали свое, современное прочтение произведений, создали собственный спектакль по Шекспиру.
А.ГОНЧАРОВ. Да, я вас понимаю. Но я хочу сказать, что вот и такая форма иллюстрации возникает, опасная тем, что не может быть ничем проверяема. Ну и как сказать: хороша она или плоха?
А.КАМЕНСКИЙ. Ее всегда можно проверить внутренней логикой образа – это главное. Но я понимаю, что вы опасаетесь безграничного произвола иллюстратора по отношению к писателю, да?
А.ГОНЧАРОВ. Это самое страшное.
А.КАМЕНСКИЙ. Но есть же общие контуры образа, однако наполнение современным содержанием может в какой-то степени колебаться. Во всяком случае, я считаю, что наименее важная задача иллюстрации – иллюстрировать. Ведь что произошло? Исчезает, повторю, малокультурный зритель и читатель, который нужен многим <художникам> – художникам в кавычках, разумеется.
А.ГОНЧАРОВ. Вот мне и хочется сказать, что такая ассоциативная иллюстрация, не рассчитанная на малокультурного читателя, уже возникает. Я это говорю еще, может быть, потому, что она меня самого сейчас интересует, несмотря, на возраст, когда уже надо подводить какие-то итог. Но всегда страшно, что тут возможен произвол...
А.КАМЕНСКИЙ. Ну почему? Вот я вам приведу классический пример. Когда-то Доре проиллюстрировал «Дон Кихота», создав замечательно точные и верные типы Дон Кихота и Санчо Пансы. Все другие художники -– иллюстраторы «Дон Кихота» -– так или иначе варьировали образы Доре, словно бы он запечатлел реально существовавших людей. Но вот Доре, хотя и в самом высоком смысле слова, был именно иллюстратором: он все-таки взял основные сюжетные положения...
А.ГОНЧАРОВ. И прошелся по ним.
А.КАМЕНСКИЙ. Скажем так: буквально проиллюстрировал. Но в какой-то степени духовный сок романа в его иллюстрациях почти отсутствует – там все-таки немножко плоско взято. Его почти что современник Домье...
А.ГОНЧАРОВ. Все правильно...
А.КАМЕНСКИЙ. Понимаете? Домье пошел другим путем: он взял более гротескно, трагично, напряженно, более современно. И эти вещи Домье – они уже приближаются к тому ряду, о котором вы говорите с таким сомнением.
А.ГОНЧАРОВ. Не с сомнением – с опасением.
А.КАМЕНСКИЙ. С опасением, да. Однако время показало, что, при всем моем уважении к Доре, Сервантеса у Домье гораздо больше. Так же, как, кстати, и у Пикассо, который дал свой вариант: это уже иллюстрации современника – горький скепсис XX века, какое-то трагическое безверие, душевный надлом... Я почему беру это сравнение? Потому что к Сервантесу оказался ближе тот, кто формально отошел от него дальше.
А.ГОНЧАРОВ. Но все-таки оказалось, что Домье следовал каким-то духовным и формальным традициям великого европейского искусства, что он чем-то измеряем.
А.КАМЕНСКИЙ. А художник, который ничем не измеряем, – он просто балаболка, потому что у него за душой ничего нет.
А.ГОНЧАРОВ. Вот я и боюсь больше всего этих балаболок, которые с легкостью будут делать такие ассоциативные иллюстрации, искажая литературный первоисточник. Нужно, что-бы иллюстрации оказывались по существу своему такими же значительными, как иллюстрации Домье к «Дон Кихоту».
А.КАМЕНСКИЙ. Вот, например, иллюстрации Виталия Николаевича Горяева к Гоголю построены на ассоциативном отношении к материалу. Тоже на гротескной остроте, на парадоксах.
А.ГОНЧАРОВ. Тут есть один интересный момент. Мне кажется, что и Домье, и Горяева – несмотря на разницу во времени, в талантах, умении, в чем угодно – на работу толкнуло внутреннее чувство. Духовная потребность.
Вот когда художник может; быть вовсе не иллюстратором, а просто художником, как Врубель, который сделал великолепные иллюстрации для «Анны Карениной»...
А.КАМЕНСКИЙ. Это не иллюстрация в привычном смысле слова, а скорее образная параллель. Врубелевские <демоны> – тем более.
А.ГОНЧАРОВ. Я хочу сказать: когда художник берется за дело, потому что его толкает на это вся художническая и человеческая сущность, тогда получаются иллюстрации в самом высоком смысле слова. А когда это только «художественно – технический опыт», тогда все оказывается однодневкой или чем-то, что зрителя уже не затрагивает и никаких чувств в нем не возбуждает.
А.КАМЕНСКИЙ. Такой же водораздел есть в работах некоторых наших художников. Если взять, скажем, огромную лавину иллюстраций, посвященных Достоевскому, то там довольно четко можно отделить вещи, в которых что-то есть и от Достоевского,
и от современности, от тех вещей, где все идет от желания показать себя и «пофигурять». Но ведь были, между прочим, и очень хорошие вещи экспериментального плана – вы помните выставку?
А.ГОНЧАРОВ. У Пивоварова там были хорошие иллюстрации...
А.КАМЕНСКИЙ. И у Николая Попова...
А.ГОНЧАРОВ. Хорошие, очень хорошие. У Перевезенцева отличные офорты.
А.КАМЕНСКИЙ. Видите, мы уже назвали несколько вещей...
А.ГОНЧАРОВ. Почему же? Не так мало хороших работ...
А.КАМЕНСКИЙ. Я еще хочу сказать, что бывают удивительные снайперские попадания: иногда достаточно одной удачной иллюстрационной серии, чтобы на определенный отрезок времени материал исчерпать. Классический пример – работа Иозефа Лады над Гашеком: он, кажется, все сказал о Швейке. Созданным Ладой психологическим типом можно уже пользоваться, как маской, давая ей новую жизнь в иных ситуациях, что мы делали и в 40-е годы, и позже. Однако никто еще не исчерпал Шекспира, Гомера, Данте, Пушкина – им нет границ. Даже великие вещи Фаворского ничуть не мешают появлению новых иллюстраций к Пушкину.
А.ГОНЧАРОВ. Что вы! Конечно, нет. Я вот ученик Владимира Андреевича Фаворского и отношусь к его памяти и ко всему, что он сделал, с великим благоговением, но я бы, например, «Пир во время чумы» сделал по-другому. Владимир Андреевич прочел его все-таки в лирическом плане. Он внешне сделал иллюстрации немножко в стиле итальянского Возрождения: тенты, под которыми они сидят во время пира, какое-то воспоминание о великой итальянской классике – это то, что ему всегда хотелось сделать.
А.КАМЕНСКИЙ. С моей точки зрения у Фаворского «Пир во время чумы» – трагедия чистых душ в злом и бесчеловечном мире. Мир и люди противопоставлены друг другу. Заметьте, какой там вначале пейзаж: пустынный город, острый, колючий, какой-то нерасположенный к людям. А в центре стоит Председатель, поющий гимн в честь чумы. Помните? Он похож на язык пламени, ему суждено сгореть после яркой вспышки; там метафора очень интересна. Параллель между жестким, холодным миром и горящей душой – это гениально решено. Но, конечно, может быть другое решение, потому что у Пушкина все-таки больше горечи...
А.ГОНЧАРОВ. Да!
А.КАМЕНСКИЙ. Но Владимир Андреевич – он был человек светлый...
А.ГОНЧАРОВ. Я же говорю: Возрождение. А я бы прочел «Пир» чуточку по-другому, менее лирично, если так можно выразиться, более трагично. Я чувствую, что смог бы выразить эту горечь, если бы мне удалось к трагедии прикоснуться. Тем самым я был бы не похож на то что сделал Владимир Андреевич, хотя, может быть, у меня и к вышло бы и хуже. Но уже по одной этой причине «закрывать» Пушкина никак нельзя.
А.КАМЕНСКИЙ. Приходится напомнить очевидную истину: иллюстратор – такой же художник, как и все другие, наш современник, гражданин, человек, дышащий одним воздухом с нами. Он, бесспорно, испытывает глубочайшую внутреннюю потребность высказаться и в иллюстрациях к классике, и в тех произведениях, которые <впрямую> посвящены современности.
Вспомним хотя бы детскую книгу. Тут у нас отличные традиции. Поколения советских читателей выросли на рисунках Лебедева и Конашевича. Их иллюстрации всегда полны игрового начала, веселой театральности, и вместе с тем в них очень много зорких и точных жизненных наблюдений, глубокого ощущения и выражения времени.
Именно от такой традиции, широко понятой, идут лучшие художники детской книги, например, Май Митурич, чей прекрасный талант буквально расцвел за последние годы. Митурич видит красоту обыденного, нашего жизненного окружения. Природу и животных, сценки повседневности он изображает в лирическом ключе, с проникновенной поэзией человечности.
Во «взрослой» литературе художники нередко обращаются к темам современности. Или делают это при помощи переноса понятий, беря литературную классику и трактуя ее на современный лад, связывая с проблемами наших дней. Что тут возразишь? Ведь это дает живую душу нынешним иллюстрациям классики...
Но иллюстрируя современную литературу, художник может изложить свои мысли уже без обращения в прошлое, в историю – на том жизненном материале, который ему хорошо известен. Здесь просто безграничные возможности. Тут-то особенно можно, так сказать, смотреть в четыре глаза. Потому что, в конце концов, и у писателя, и у художника перед глазами одна и та же современность. Я думаю, если это делать по принципу контрапункта, то читатель сетовать не станет.
Может быть, регулярно проводить выставки иллюстраций на темы интересных современных произведений? Это поможет развитию жанра... В общем, здесь никаких творческих препятствий нет.
А.ГОНЧАРОВ. Только чисто организационные.
К изданию произведений современного писателя надо отнестись так же внимательно, как к классику в дни юбилея. Надо дать художнику и материал, и бумагу, и возможность выбрать формат и организовать всю структуру книги. И, конечно, надо дать ему время, в течение которого он должен что-то пережить. Почитать, посмотреть, порисовать, подумать – тогда все отложится в какую-то целостную, законченную и действенную форму. В противном случае выходит нечто проходное, на что никто и не смотрит.
Есть знаменитый анекдот. Человек пришел в ресторан и говорит официанту, какое мясо подать – подробно объясняет, какой кусок и из какой части туши взять, сколько жарить, как составить соус и приготовить гарнир. Много чего говорит. Официант аккуратно исписывает целый блокнот, идет на кухню и кричит: «Антрекот – раз!»
Так вот, когда мы издаем к юбилею – Данте или еще кого, – тогда этому делу уделяется внимание, тогда действительно книга готовится по <индивидуальному рецепту>. А все остальное очень часто у нас идет «антрекотом – раз!». Тут уж даже не до просвещения...
А.КАМЕНСКИЙ. Но я все-таки по-прежнему думаю, что иллюстрация должна не столько преследовать узкопросветительные цели, сколько размышлять, переживать и возносить читателя к небесам поэзии. Иллюстрация должна быть не хрестоматийной тавтологией текста, но живой и страстной беседой с современником о том, что его волнует и заботит. Иначе этот жанр умрет.
Книга как художественный организм во всех своих ипостасях и измерениях – от шрифта и формата до конкретно-изобразительных деталей – должна светиться отблесками жизни века, быть проповедником красоты и духовного взлета современника. Вот, как мне кажется, <программа-максимум> для мастеров книжной графики!
« Все статьи « К списку статей
|
по всем вопросам
