На седьмой выставке книжной графики московских художников, лучшие работы с которой экспонировались в Лейпциге и были отмечены там «Золотой медалью», были показаны превосходные иллюстрационные серии. Это были рисунки А.Ливанова к «Чапаеву» Д.Фурманова, Г.Филипповского к «Городам и годам» К.Федина, И.Бруни к «Василию Теркину» А.Твардовского, В.Басова к произведениям А.Чехова, гравюры М.Пикова к «Божественной комедии» Данте, Е.Бургункера к «Старинным немецким балладам».

Но на выставке московских художников, развернутой этой весной перед выставкой «Советская Россия», иллюстративных серий было всего две – маленькие трагедии А.С.Пушкина в превосходных гравюрах В.Фаворского и серия задушевных и тонких цветных рисунков Д.Дубинского к «Поединку» А.Куприна. Других иллюстраций там не было.

Это обстоятельство лишний раз подтвердило тот факт, что в московских издательствах за последнее время интерес к иллюстрациям стал пропадать и работа над иллюстрированием книг оказалась почти совсем свернутой. Очень многие из тех графиков, которые работали в иллюстрации, перешли к эстампу. Безусловно, возрождение эстампа, наметившееся за последний год – два, необходимо, даже обязательно, но забвение иллюстрации неправильно!

Резкое свертывание иллюстрирования книг и переход почти исключительно к одному оформлению, ограничивающемуся решением внешних элементов книги и одной заставкой, имеют свои причины. Увлечение чисто оформительскими задачами – своего рода художественная реакция на засилье так называемой «тональной» манеры, которая так часто превращала графический лист в подобие бесцветной живописи, а в руках ремесленников и эпигонов привела иллюстрации к унылому однообразию, лишенному как оригинального, живого и индивидуального подхода к материалу, так и остроты, и свежести образно-художественного решения. Вдобавок «тональная» манера с ее растушевками и размывками требовала иной техники воспроизведения и печати, чем вся книга. Все это приводило к забвению специфики черно-белой графики, наиболее тесно связанной с книжным организмом, со шрифтом, превращало иллюстрации в своеобразные станковые произведения, предназначавшиеся по преимуществу для выставок, уводило их от книги.

Разумеется, и тональная манера, если пользоваться ею творчески, может дать превосходные результаты – примеров тому у нас немало. Но она превратилась в штамп, который, попросту говоря, начал наскучивать и приедаться, приводя к забвению того, что мы называем «архитектурой страницы».

Если за время расцвета тональной манеры, явившейся в руках подлинных мастеров иллюстрации образцом реалистического подхода к изображению, иллюстраторы научились «читать» книгу, вскрывать ее социально-политический смысл, тонко интерпретировать образы литературного произведения, верно воспроизводя эпоху и дополняя писательское повествование, то засилье эпигонских штампов привело к утрате вкуса в в композиции графических элементов на белой поверхности листа, к забвению закономерностей графического искусства.

Усиленно развивая оформительские элементы, художники надеялись найти новую трактовку образов, новые возможности более остро и динамично строить изобразительное пространство. Различные элементы оформления, начиная от переплета и кончая буквицами, предоставляли возможность более экономно, более просто, более графично-условно, а тем самым и более остро выразить сущность книги, интерпретировать образы. Разработка графических элементов оформления, тесно связанных со шрифтом, давала возможность не связывать себя единым перспективным пространством, а позволяла искать более сложную и многоплановую систему изображения. Резко усилилось внимание к черному штриховому рисунку, хорошо воспроизводящемуся на «своей» бумаге в книге. Естественно, обращение к рисункам, воспроизводимым на «своей» бумаге, т.е. печатающимся одновременно с текстом, позволяло издавать книги быстрее и дешевле.

Но увлечение одними оформительскими задачами обнаружило и свои отрицательные стороны. Постепенно иллюстрация стала уходить из книги. Слишком решительно начал утверждаться во всем быстрый, а потому и слишком приблизительный набросок, в котором начали видеть панацею от всех натуралистических бед тональной манеры. Появилось смешное заблуждение, заключающееся в том, что современно лишь то, что нарисовано плоско и плоско развернуто на поверхности листа, и что, мол, глубина изображения это своего рода анахронизм. Конечно, плоскость картины или рисунка должна быть сохранена и организована, но отказ от глубины, от сложной пространственности изображения – анекдотическое заблуждение!

Чудо изобразительности именно в том и заключается, что трехмерное выражено двухмерно и трехмерность не потеряна. Поэтому я лично, считаю систему цветового силуэта в изображении главной линией развития сегодняшнего искусства, хочу видеть сложно построенную глубину. И думаю, что любые объемные или светотеневые изображения, построенные не в плане прямой изобразительной иллюзии, но взятые реалистически, могут и должны жить и развиваться, если они выражают идейный замысел, определенное идейное содержание.

Увлечение быстрым рисунком, полунаброском, так же как и влечение к «плоскому» рисованию, стало приводить к упрощенчеству и к тому, что в очень многих работах начал появляться налет внешнего, пустого «артистизма», поверхностной виртуозности, вызванной поисками лишь формально-декоративного решения.

Естественно, что любой графический элемент книжного оформления играет всегда и декоративную роль. Но сводить все только к одной декоративности – это значит лишать любое изображение необходимой глубины и серьезности, уходить от сложных решений как темы и образа, так и всех пластических сторон изображения. Упрощение приема всегда тесно связано с упрощением мысли, с упрощением проблемы пространства и формы, с упрощением всего содержания произведения.

И мне трудно представить, что можно ограничиться лишь декоративными задачами в оформлении книги, исключив из нее иллюстрацию со всеми ее сложными изобразительными возможностями. Я не думаю, конечно, что каждое произведение художественной литературы, подобно книге научно-популярной или детской, должно быть иллюстрировано. Многие книги, как и многие типы изданий, этого не потребуют. Но полный отказ от иллюстрирования был бы неправилен!

Мне кажется, в наши дни настоятельно возникает необходимость в появлении иллюстраций, которые не шли бы покорно за писательским повествованием, как бы повторяя помыслы и стиль писателя, но более решительно оценивали бы написанное с наших современных идейных и стилевых позиций. Дело в том, что последнее время мы слишком часто критерием оценки иллюстрации брали точность совпадения сделанного иллюстратором и писателем. Это приводило нас к подражательству и стилизации, делая иллюстрацию своего рода своеобразным придатком книги. Но разве нельзя представить себе книгу, изданную ради иллюстраций? Разве не ценим мы иллюстрации А. Агина к «Мертвым душам» не только как графическое истолкование Гоголя, но и как наиболее яркое произведение графического искусства 40-х годов прошлого столетия и вместе с тем как просто превосходные образцы русского изобразительного искусства? И разве было бы плохо, если бы какие-то наши книги мы стали издавать ради иллюстраций? Некоторые попытки такого рода у нас делались. Но этого явно недостаточно. Тем более, что издание книг библиофильских, уникальных сделалось сейчас настоятельной необходимостью.

Здесь действовать можно было бы в двух направлениях. Во-первых, мне кажется, следует предпринять иллюстрирование и создание большого числа книг русской и зарубежной классической литературы. Мы должны были бы по-своему и по совести прочитать произведения великих писателей, понять их и проиллюстрировать. У нас же это делалось, что называется, от случая к случаю. Никакой систематической работы по иллюстрированию классиков, в частности зарубежных, наши издательства не ведут. Я могу назвать иллюстрации Кукрыниксов к «Дон Кихоту», Е.Кибрика к «Кола Брюньону» и «Тилю Уленшпигелю», гравюры Г.Епифанова к «Одиссее» и еще некоторые. Но сделано еще слишком мало, и нужна организованная и длительная работа.

Во-вторых, следовало бы начать издание книг ради художников-иллюстраторов. Разве не интересно было бы видеть иллюстрации различных наших мастеров к одному и тому же литературному произведению? Помимо того, такие книги явились бы хорошим предметом экспорта.

В-третьих, надо с полной серьезностью взяться за иллюстрирование современной литературы, и, естественно, в самую первую очередь литературы нашей, советской, создавая иллюстрации во всех материалах – от пера до деревянной гравюры, которую ныне оставляют только для иллюстрирования литературы прошлых столетий.

Говоря об иллюстрации, я совсем не думаю, что работа над ней исключает работу над оформлением книги или предает ее забвению. Никогда я не противопоставлял одно другому, будучи убежден, что и то, и другое суть неразрывные части единого книжного организма. И этот организм должен развиваться как современная художественная форма, лаконичная и простая, но не упрощенная.

Оставляя в своем арсенале все современные способы и возможности изображения и выражения, иллюстрация – со сложно построенными, разнообразными формами пространства глубинного, многопланового, движущегося; ценя и сохраняя плоскость листа; оперируя и свободной линией, и острым движением штриха и пятна; контрастами черно-белых и тональных пятен; словом, всем богатством современного изобразительного языка – должна как бы заново наполниться сложным, идейным, психологически углубленным содержанием и возродить свою жанровую форму.

Избегая возвеличения приема, но исходя из глубокого современного осмысления явления, она должна всякий раз трактовать явление не как случай, а как крупное событие, вне зависимости от того, где оно будет увидено – в прошлом или настоящем.

И чем современнее будет тема, тем ближе будут подходить к нашей современности издатель и художник, и чем зорче каждый из них будет всматриваться в жизнь, тем живее и полнокровнее будет иллюстрация.